Происхождение киргиз в их песнях

Происхождение киргиз в их песнях. (Н. Крашенинникова.)

Душно, не спится славному арабскому повелителю Гуаладу; давит его сердце ароматный воздух дворца, давит бархатный балдахин постели, теснит грудь легкая, как пух, ночная одежда и не слетают крылатые сны на трепещущая веки: огромные, черные, как ночь, глаза широко раскрыты и смотрят во тьму.
— Горе мне великое посылает Кудай (Кудай – Господь)! Дрожащим голосом шепчет властитель. И за что разгневался он на мою седую голову, за что насылает на меня полчище свирепого Чунгиза (Чингисхан)? Никому не дают пощады его безжалостные разбойники, погубят они и меня и мою дочь Ханид, свет очей моих старых! И разграбит свирепый хан мои богатства, перебьет мужчин из моих подданных и распродаст в рабство жен и девиц.
Уже утро поднималось над дворцом, сверкающее и розовое, а великий повелитель Гуалад так и не сомкнул своих глаз. И весь народ его был в трепете, все знали, как неумолим старый Чунгиз, молва о его неслыханной жестокости разлетелась по всему миру. И арабы на коленях встречали появление светила и молились блестящему солнцу, чтоб оно избавило их от смерти.
Но не радость, а новое горе властному Гуаладу суждено было принести сверкающему солнцу, едва только поднялось оно на сажень от священной горы, как в окрестностях города показались скачущие всадники.
Ужас овладел арабским племенем, народ подумал, что на него несутся джигиты кровавого хана; этого, правда, к счастью, не случилось, но и то, что оказалось, было нерадостно. Оказалось, что к повелителю арабов прискакали гонцы от соседних одноверных племен просить помощи.
— Нам пришла смерть! Стонали арабы. Как мы поможем вам, когда сами бессильны!
Однако, все же послы были впущены во дворец Гуалада. Когда они упали перед правителем ниц и показали ему свои дары, Гуалад обласкал их, сказавши:
— Слышал я, союзники, о цели вашего посещения. Сердце мое трепещет от ужаса, как горло соловья, когда он поет. Во всю ночь не сомкнул я глаз; сон не является ко мне, устрашенному судьбой моего народа. Но давайте обдумаем, как нам бороться с жестоким врагом.
И ударил мудрый правитель в ладоши, и позвал старейших от народа и все уселись, вместе с гонцами, во дворце и начали думать.
— Много ли у вас войска? Спросил посланных великий повелитель Гуалад.
— У нас есть мужчин две тысячи, отвечали те, довольно есть хлеба и скота, чтоб прокормить воинов, но скажи нам, светлейший, сколько храбрых на помощь ты можешь дать нам?
И горько зарыдал дивный властелин Гуалад и разорвав драгоценный халат свой, ответил:
— Горе и мне и народу моему! Я могу всего отрядит вам пятьсот храбрецов. Ибо кто знает, не разделилось ли на части войско свирепого истребителя Чунгиза и не подойдет ли он к моему царству прежде, чем приблизится к вам? Притом народ мой падет духом, если я всех мужчин отошлю из страны. И так, я посылаю вам пятьсот всадников, они все одного племени Казаша и все храбры, как волки, а сила их не сгибается, как медь. Довольны ли вы?
И упали на роскошные ковры посланники и долго не поднимали от них омытых слезами голов своих.
— Пусть великий Кудай, видящий доброе, воздаст тебе за добро твое! В слезах говорили они.
И милостиво отпустил их добрый Гуалад и приказал накормить их. И те, обрадованные, ели, как медведи.
А тем временем пятьсот храбрейших богатырей из племени Казаша готовились к выступленью в поход. Пока они чистили своих скакунов, исправляли стрелы и точили сабли, жены их плакали так сильно, как будто бы провожали их на смерть. И никто из проходивших мимо не удалялся от них равнодушный, иной старался утешить тоскующих женщин словами, другой подарками. Но все чувствовали, даже утешающие, что храбрецы не вернутся на родину живыми. От того так и печально было арабскому народу.
Когда пятьсот славнейших воинов приготовились к походу и выстроились в ряды, намереваясь проститься с горячо любимым правителем Гуаладом, а тот уже вышел к ним из своего дворца, вдруг над головами храбрых заграяли черные вороны, их пролетело такое множество, что на несколько времени птицы закрыли собою сверкающее солнце. И жестоко запечатлелся мудрый властелин и сказал со слезами в голосе:
— Дивные! Обречены на смерть вы! Радость сердца моего, вы улетаете от меня, чтоб не возвратиться! Какое тяжкое горе послал нам Великий! Седеющая душа моя уже предвосхищает беду!
И весь попадал на землю арабский народ и послышались стоны, проклятья и жалобы. А тем временем назначенный старшим нам пятьюстами Загиз отвечал властителю:
— Что нам смерть! Мы умрем, но покроем себя великою славой. В этой славе и будем мы жить в песнях потомства.
И в это время так ослепительно засверкало солнце, что казалось, смотрело не оно. Всесильный. И радостно стало на душе у народа и бодрый он проводил от себя пятьсот храбрых.
А те ехали до соседних племен три дня и три ночи, пока и не увидали перед собою выстроившегося войска союзников. Но не радостен был вид их. Все были смущены из темного ущелья, стоящего в том месте, где земля сходится с небом, выползали и двигались черные точки, похожие на муравьев. Это и была орда страшного покорителя Чунгиза.
Полчище его было столь огромно, что непрерывно выползало из-за ущелья двенадцать дней и ночей; когда же темнело, то вдали зажигалось такое несметное количество огней, что союзники говорили, устрашенные, друг другу:
— Уж не бежать ли нам от железного полчища!
И только увещания начальников не позволяли им разбегаться в разные стороны, но чем ближе надвигалась на них черная туча врагов, тем все больше и больше они робели.
В великую пятницу войска сошлись. Началась жестокая битва. От криков людей дрожали горы, а кровь лилась по полям, как реки. Две недели союзники бились с кровожадной ордой Чунгиза, к началу же третьей недели все были перебиты врагами, даже от пятисот храбрых осталось меньше четверти. Эти воины своей безумной храбростью обратили на себя внимание самого хана Чунгиза. Он отдал приказание не убивать их, а изловить живыми, намереваясь сделать их своими телохранителями.
И девяносто девять всадников из племени Казаша были доставлены хану живыми. Привести их стоило огромного труда и двух сотен человеческих жизней: храбрые изрубили две сотни врагов прежде, чем их опутали цепями. Но и в цепях они не походили на рабов.
Когда свирепому Чунгизу показали их оставшихся от пятисот, он невольно залюбовался ими и воскликнул:
— Клянусь самим собою, ибо никого нет выше меня, что молодцы достойны того, чтобы жить. Целуйте священные туфли мои и я сделаю вас моими телохранителями!
Но отказались от унижения перед чужим властелином девяносто девять храбрых из племени Казаша и даже не склонили перед ханом голов.
— Как? Воскликнул Чунгиз. Вы не довольны моей милостью?
И приказал сейчас же утопить всех в степном озере. Уже приготовились девяносто девять к позорной смерти, но хан передумал.
Отведу я их к Гималаю! Решил он. — Эти джигиты настолько сильны и красивы, что за них я получу столько серебра, чтоб сделать всем своим полководцам серебряное оружие.
И в тот же день девяносто девять храбрых были отправлены с частью войска к Гималайским горам, проживавшему там народу они понравились, воины Чунгиза выручили за продажу храбрых столько серебра, что у всех полководцев свирепого хана появилось серебряное оружие и он пошел дальше по земле губить людей и разрушать города.
А девяносто девять были проданы и поселены по цветущим отрогам Гималая. Они понравились там мужчинам — силою, женщинам — красотою, но и в рабстве они не вели себя, как рабы, а были самостоятельны, как повелители. Они жили среди чужого народа, сохранная веру и обычаи отцов. Между ними особенно выдавался мудростью сын их убитого начальника Загиза — красавец Гиир. Про него ходила такая молва, что семь девушек с золотыми, как солнце, волосами погубили себя из-за несчастной любви к нему. Этот Гиир собрал раз всех своих соплеменников на тайное совещание и сказал им;
— Глупые! Неужели вам приятно быть рабами! Куда подевалась ваша храбрость и гордость, что вы можете влачить такое жалкое существование! Давайте лучше бежим отсюда к горам Урала, мы образуем свое царство, покорив тех, кто там живет.
И радостны стали девяносто девять храбрых и уговорились с Гииром, как действовать.
В темную, непогодную осеннюю ночь, когда реки бурлили, вспененные, шел дождь и выл ветер, они убежали от тех, кому были проданы, забрав их оружие и захвативши женщин.
Мудрый Гиир, выбранный в ханы, научил их, как надо сделать, чтоб жители Гималаи не открыли следов их, добежав до реки, они убили лошадей, а шкуры их, надувши воздухом, зашили, от этого они начали держаться на поверхности воды, как лодки. Таким образом храбрые переплыли на другую сторону неизвестной им реки и тут остановились, придя в восхищение от красоты местности. Перед ними, насколько только охватывал глаз, расстилались ярко зеленые степи, вдали сверкали озера и вода их под лучами солнца блестела, как серебро.
И сказали тогда девяносто девять храбрых привезенным ими женщинам:
— Куда идти нам от такой Божьей красоты? Здесь мы заживем счастливой жизнью!
Они разбили жуламейки (Палатки) и прилегли отдохнуть, а проснувшись, увидели, что по степи блуждают табуны диких лошадей. Обрадовались тогда люди из племени Казаша.
Сам великий Кудай за нас! Говорили они. Теперь у нас все есть: и вода, которая издали похожа на серебро, и трава, что мягка, как самый дорогой из ковров, и лошади, которых мы поймаем и сделаем ручными, чтобы ездить на них, пить их молоко и питаться ими. Больше нам ничего не нужно.
Бежавшие с ними женщины не пожалели для своих мужей чудных кос и сплели из них арканы. Мужчины начали ловить петлями лошадей и приручать их, а женщины доили самок и готовили из молока их ароматный кумыс.
И мир и счастье появились в том, сначала небольшом по числу народе, но он скоро разросся и сделался огромным. Постоянно помня о своих родоначальниках, народившееся новое племя свято хранило обычаи старины. Девяносто девять храбрых происходили из племени Казаша. Поэтому и народ назвал себя «Казак», то есть людьми вольными, храбрыми. Так же, как и начальники рода, новое племя Казак стало жить в степи, в кибитках, разводя лошадей и перекочевывая с табунами их лишь по мере надобности в хорошем корме для животных.
И любит племя Казак (что то же киргизы) свои чудные, ароматные степи, своих жен и детей, и стада. Степь так же хороша, как жена, а жена так же красива, как степь. И дороже жены лишь одно: дети — мальчики, далекие потомки славного племени Казаша храбрых.