Сказка о двух мышах: полевой и домашней.
Не хотите ли послушать, ребята? Сказка старинная — ее придумал один добрый германец еще в XVI веке, а теперь XXI, значит за 500 лет до нас. С тех пор она передавалась от одного другому и до меня дошла, а я вам расскажу сколько упомню: Мышки бывают, как вы, может быть, уже знаете, домашние или городские, которые живут в наших домах на чердаке, в подвале и особенно под полом, — и полевые, которые роют себе норки в земле, питаются хлебными зернами и обгрызают корни у молодых растений, чем много вредят им. Так вот, один мышонок, уже большой, но еще не совершеннолетний, из породы домашних мышей, жил в каком-то городе, в доме знатного барина. Слышал он, а может быть и из книг узнал, потому что заглядывал иногда на досуге в хозяйскую библиотеку, что сельский воздух очень полезен для здоровья. — Почему бы и мне этого не испытать, подумал молодой Сыроедов, — так звали мышонка горожанина: у меня кстати есть и родственница в деревне, полевая мыть Овсянка. Сообщил он родственнице о своем намерении и та отвечала, что сочтет за счастье принять у себя такого знатного господина. — Разрядился мой мышонок, как говорится, в пух и прах, полюбовался собою, перебегая от одного зеркала к другому, а зеркал то в доме было, много и все вплоть до полу и полюбоваться было чем. Сыроедов был красив собою, притом велик и дюж не но летам, а так налюбовавшись досыта, отправился он в путь. На следующий день, около полудня, полевой мышонок, игравший на солнышке перед норкой, прибежал к матери и пропищал: Матушка, матушка, какой-то знатный господин идет вдоль дороги, кафтан на нем такой богатый, шляпа с пером, уж не дядюшка ли из города?—И вся семья поспешила навстречу. При этом, как водится, друг другу мешали, друг друга толкали: маленькие мышата хотели непременно быть впереди, подвертывались под ноги большим, большие спотыкались, ворчали, наконец Овсянка водворила порядок и приветствовала гостя:”Добро пожаловать, дорогой братец! Осчастливьте наш сельский приют своим посещением! Рекомендую вам детей моих: вот старший сын мой, отличный хозяин: он распоряжается в хлебном амбаре здешнего помещика, как нельзя лучше; а вот дочь моя. Трудолюбивая девушка, могу вас уверить, ни одному молодому растеньицу, ни в огороде, ни в парке пощады не дает; ну, а к этим меньшим моим ребятишкам, прошу у вас снисхождения! Они добрые дети, но совершенно деревенские дикари, о деликатном городском обращении никакого понятия не имеют… Перестаньте же визжать! Это они так свою радость изъявляют, что вас видят. Не угодно ли покушать, любезнейший братец, сделайте честь нашему сельскому обеду. Корнегрызка (так звали дочь) подавай скорей!” И пошли являться на стол кушанья, что ни есть лучшие и лакомые, по мнению хозяйки: блюдо овса самого крупного и тяжелого, блюдо сухих бобов, тарелочка конопляного семени, даже кусочек конченого сальца, а вместо десерта—корзиночка с лесными орехами и блюдечко меду.
— Эх, матушка раскутилась! пищали мышата, сидя в уголке за маленьким столом: такого пира никогда у нас не бывало!
Между тем, гость поглядывал с презрением на овес, на бобы, отведал только орешков да медку и сказал:
— Благодарю за угощение, а больше всего за радушный прием.
Потом, окинув глазами все жилище, продолжал:
— Не привольное же у вас житье, любезная сестрица! За ваше добродушие вы заслуживали бы лучшей доли, с опасностью жизни добываете вы какую-нибудь горсточку жестких зерен, считаете лакомством кусочек засохшей ветчины, тогда как мы, городские жители… какая разница! Вот я, например, сижу на бархате, ем на серебре и все, что ни есть самого лучшего, деликатного. Послушайте меня, сестрица, переезжайте в нам в город, со всей семьей—места довольно!
— Нет, милый братец, отвечала Овсянка: мы, простые мышки, привыкли к нашим полям, к нашей грубой пище и нескоро можем решиться на какое-нибудь переселение, но проводить тебя домой, полюбоваться на городские диковинки, я готова!
Сказано, слажено: Овсянка надела свое лучшее платье, пригладила свою серенькую головку и отправилась с нарядным братцем в город.
Было уже далеко за полночь, когда они вошли в барский дом.
Там в тот день давался какой то пир, с роскошным ужином; гости уже разъехались, утомленные лакеи разошлись по своим уголкам, столовые опустели, но стол оставался еще неубранным. Туда-то прямо ввел Сыроедов свою гостью. Хотя лампы и свечи были уже погашены, но полная луна освещала достаточно комнату, особенно для мышиных зорких глазок.
— Что за великолепие! Что за пышность! Вскричала Овсянка и стала подбирать крошки, которые упали со стола.
— Прыгни сюда, сестрица, прямо сюда! повторял Сыроедов, который уж перебегал от одного блюда к другому.
Но робкая полевая мышка долго не решалась, наконец как то осмелилась, прыгнула… и остолбенела от восторга!
— Что за роскошь! Шептала она, что за чудные кушанья! Не знаешь за что и приняться: одно лучше другого! Ах, дети мои, дети! Зачем не взяла я вас с собою! Как бы вы полакомились!
— То-то, сестрица, говорил брат; теперь видишь, что я не даром тебя приглашал.
— Да, милый братец, да, перееду сюда, непременно перееду! Повторяла Овсянка.
— Отведай еще вот этого сырку, перебил ее Сыроедов, это честер первого сорта; в чем другом, а уж в сырах я знаток, могу тебя уверить.
В эту минуту дверь с шумом растворилась, вошел дворецкий и закричал: “что за беспорядок! Стол еще не убран.”
Откуда ни взялась толпа лакеев, принялись убирать тарелки, блюда; прибежала и огромная мохнатая собака хозяина и стала ловить на лету кусочки, которые кидали ей с тарелок, а наша мышка?… О! Сыроедов, как старожил в доме, мигом ускользнул в знакомую ему щелку и спокойно выглядывая оттуда, ожидал, когда кончится вся эта суматоха. А полевая мышка? — Ах! Та бедная в страшном испуге кидалась туда-сюда и наконец, не помня себя от страха, забилась в уголок за какую то мраморную колонку. Когда все утихло. Сыроедову немалого труда стоило отыскать ее и убедить выйти из своей засады. Она дрожала как в лихорадке и могла только проговорить:
— Любезный братец, укажи мне дорогу из этого страшного дома!
Как не уговаривал ее братец, как ни заманивал лакомым сыром, которого он таки успел стащить порядочный кусочек, перепуганная мышка твердила одно:
— Нет, нет, ничего не хочу! Уйти бы поскорее!
Пришлось братцу надеть свою нарядную шляпу и отправиться провожать ее.
Когда дошли они до заставы и Овсянка увидела перед собою поле, она вздохнула и спросила:
— Братец, случались ли и прежде подобные суматохи в вашем доме? Или это уж мой приход такой несчастный.
— О, помилуй! Отвечал брат: это частенько случалось, да что за беда, к ним можно привыкнуть.
— Ну, нет! Воскликнула полевая мышка. Покорно вас благодарю за эту привычку, не завидую я вам и с радостью возвращаюсь в мое скромное убежище! Жестки зернышки, которые мы едим, несладки и коренья, которые грызем; но зато мы живем спокойно: предусмотрительный хозяин, ссыпая в закрома свой хлеб, прикидывает и на нашу долю — “мышам, говорит, на разживу!” А добродушный садовник, осматривая свои парники, если и заметит, что какой-нибудь стебелек погибает, только пожмет плечами и скажет: “эх! видно мышка подгрызла, что ты будешь с ними делать!” Прощайте же братец, благодарю вас, что доставили мне случай узнать всю цену моей скромной доли.