А. Цветинович.

А. Цветинович. Сказка “Горе старого таракана”

В маленькой комнате одного дома находилась небольшая изразцовая лежанка, раньше она была длинна и очень удобна, для отдыха, но хозяин дома укоротил ее, чтобы увеличить комнату и теперь она приняла вид кубика. Лежать на ней уже нельзя было, но все-таки она сохранила за собой свое прежнее почетное название и этим очень гордилась. Так всегда уж бывает на белом свете, старые заслуги не забываются.
Как раз у самой этой лежанки над полом были две дыры, но для точности надо заметить, что верхняя скорее походила на щель, поэтому и назовем ее щелью.
В этой щели жил таракан, а нижняя дыра вела в помещение мыши.
Таракан имел очень почтенную и представительную наружность, у него были длинные черные усы и блестящие, круглые, слегка на выкате, черные глаза. Во время гонения на тараканов он уцелел, благодаря своей наблюдательности и тихому образу жизни.
Когда по полкам и углам комнаты рука коварного человека насыпала зеленого снадобья, то он, осторожно освидетельствовал и осмотрел его, причем в его живой памяти встала картина смерти одного из его товарищей, обевшегося этим порошком. Смерть любимого друга так на него подействовала, что он с той поры стал меланхоликом и часто вспоминал, как бедный друг его, опрокинувшись на спину, судорожно двигал ножками.
Поэтому, узнав об опасности, он тотчас же отправился предупредить молодое тараканье поколение советом быть осторожными.
Но его не послушали. Любопытство, недоверие к его словам, подозрение, что это говорится с целью отвести глаза от наживы, погубили таракашек. “Мол, нас не проведешь, сами знаем!”
Он помнит, как они бросились на это сомнительное лакомство под сладостью, не разобравшийся горечи. Двинулись они под предводительством одного легкомысленного таракана. Этот молодец никогда не сидел дома и вечно путешествовал по окрестностям, выискивая какое-нибудь новое удовольствие, новое развлечение и умнее себя никого не считал, почему и кричал в свое удовольствие, сколько силы хватало. Глотка же у него была здоровая.
Бывало закричит: Господа, что есть цель жизни тараканьей? И сам себе ответит, потому что слова другому не даст выговорить. Цель нашей жизни есть наслажденье, а после нас хоть трава не расти!
Он очень походил на маркизу де-Помпадур, фаворитку Людовика XV; иностранщину любил страстно, даже воротничок своей черной одежды поднимал в стойки, чтобы походить на француза. На юных тараканов он имел большое влияние, потому что весело жить умел и мораль речей его была самая удобоваримая.
Ну и угостились же они на славу, так угостились, что на другой день все ножки протянули.
Старый таракан забился в щель и не выходил оттуда три дня, чтобы не слышать стона матерей и не видеть выселения остальных тараканов, покидавших место, напоминавшее им столько горя.
Старый таракан остался один. Жалко ему было покинуть свою щель, где он провел всю свою- жизнь, где много думал—и… и писал.
В той комнате, где находилась тараканья щель, жил ученый. Масса научных сочинений окружала его, он так глубоко уходил в свои занятия, что не замечал путешествий таракана по книгам, лежащим на столе, на полках, на стульях, а иной раз и на полу. Это было на руку любознательному таракану, так как он почерпал много полезного и интересного из этих книг и возвращаясь в свою щель взволнованный, восторженный, начинал записывать свои впечатления и думы, он писал о прекрасном в жизни, о том, что правда—свет, но не подлаживался под вкусы общества, не преподносил горькую правду под вкусным соусом и его сочинения не имели успеха, так как, кроме того, он не придерживался партий.
Такое равнодушие оставило на душе его неприятное чувство обиды.
Чем больше он углублялся в науку и развивался, тем более чувствовал себя одиноким, а это чувство порой становилось невыносимым. Иногда, пораженный какой-нибудь новой идеей, он часами сидел неподвижно, обхватив лапками свою голову и уставившись черными глазами в одну точку. Какое-то пламя горело и трепетало в его груди, тянуло куда-то ввысь, ему хотелось совершенства всего и вся. Иногда он шел к товарищу и они начинали спорить. Любил он говорить об эстетическом воспитании, действующим облагораживающим образом на душу и так увлекался, что разражаясь длинной речью, не замечал даже, слушают ли его или нет. Он говорил:
Чувство красоты, данное природой, создает искусство, а искусство воспроизводить красоту. Красота же, толкает к совершенствованию весь мир. Каждый имеет талант, дар Божий и когда он воспитывается наукой изучением жизни и природы, то достигает красоты, личность развивается разносторонне и такое существо становится идеалом. Оно идет своей дорогой, не увлекаясь мимолетными течениями, проводя в жизнь высокие мысли, оно несет блестящий факел знания, правды, освещает духовный мир, а величие и красота души творят чудеса а дают смысл всей нашей жизни. Ты подумай, вникни… Представь себе…
Он хотел продолжать дальше, но товарищ, внимательно и слегка удивленно смотря на него (его- не столько интересовала речь, как сам говоривший) прерывал горячую речь; «Разве это всем доступно, ишь, батенька, куда залетел, какая у тебя горячая голова, не вздумай писать об этом. Нынче, брат, все по физике, насчет физиологии прохаживаются, материи разбирают, а все одна канитель, охота тебе голову ломать. Пойдем, брат, закусим лучше.
Но не закуски в то время хотелось ему. Ему хотелось восторженного выражения глаз друга, сочувственного отклика. Он махал лапкой и уходил. Иногда же, не желая обидеть своего друга, оставался, смотрел на возню маленьких таракашек, слушал экономические хозяйственные рассуждения тараканихи и потом уходил с грустным чувством неудовлетворенности. Бедный таракан, он был одинок. Слишком идеальное мировоззрение делало его очень требовательным и даже мешало обзавестись подругой жизни.
А он имел большой успех среди дам тараканьего рода. Матушки тараканихи благосклонно смотрели на него и каждая из них охотно отдала бы за него свою дочь, привлеченная его тихим характером. Но барышни казались ему то очень жеманны, застенчивы, то слишком развязны, удалы, а он искал простоты и глубины. Не найдя этого, он решился остаться холостяком. Догадайся он попутешествовать, может и нашел бы свой идеал, но не догадался малость, так и остался.
Правда, однажды ему показалось, что он нашел то, что искал, но пока он думал и размышлял, подвернулся блестящий, тонкий прусак. Ах! Он возненавидел с тех пор эту породу и не мог равнодушно слышать о ней. Он был возмущен до глубины души.
И вот засел он в свою щель, полюбил свое уединение, даже страшно ему становилось, что кто-нибудь разделит с ним его одиночество. Его коробило при одной мысли, что около него кто-нибудь будет суетиться, да еще вдруг появятся крикливые таракашки и будут мешать его занятиям. Во так как ни одно живущее в мире существо не в состоянии вывести полного одиночества, то когда, вследствие вышеупомянутого несчастного происшествия с тараканами, они покинули свои родные места и он остался совершенно один, тогда он познакомился с мышью, живущей в нижнем этаже. Нижним этажом таракан называл круглую дыру под щелью.
Мышка вдовела: ее муж погиб во время одной своей ночной экскурсии и теперь она жила одна. Оплакивая горько свою потерю.
Она была очень хорошенькая эта маленькая мышка, особенно ее красило небольшое беленькое пятнышко между ушками.
Одиночество сблизило их и они подружились.
Таракан частенько спускался к своей соседке поделиться мыслями, поговорить о текущих делах, о своем прошлом, о своих идеях, а мышка слушала его внимательно с блестящими глазками: ее занимали новые незнакомые ей речи. Беседа их большей частью кончалась сокрушением о тяжести жизни, о том, что увеличивается жажда наживы и самоуслаждения, при этом мышка плакала, вытирая лапкой слезы, она вспоминала своего погибшего мужа, а таракан хмурился, потому что не мог видеть слез.
Так думали они мирно прожить до конца своей жизни, но судьба решила иначе. Однажды старый таракан спустился по обыкновению к своей соседке и застал ее в слезах.
— Что такое случилось? Заботливо спросил он. Он любил мышку и сердце его сжалось.
— Тяжелые времена настали! Воскликнула мышка: нигде не найдешь и крошки хлеба, а есть так хочется. Сегодня утром перед моей дверью остановилась громадная фигура, так что заслонила свет и сказала: надо заколотить эту дыру и вообще этих мышей уничтожить: их развелось несметное число, они изгрызли мою книгу. Надо понаставить мышеловок.
— А я-то… Разве я виновата, что какие-то невоспитанные мыши лезут не в свою сферу, а… я… из-за них умирай с голоду.
Наставят везде этих противных мышеловок. Но люди ошибаются очень и очень, если думают, что я туда пойду. Я не так легкомысленна, как мой покойный муж. При воспоминании о муже мышка расстроилась окончательно и разрыдалась. Таракан сердито зашевелил усами (это был признак сильнейшего волнения).
— Отчего вы мне не сказали, что сидите без еды? Я на вас буду сердиться, так, друзья, мышка не делают. Вы могли-бы довести себя до того, что сделал с собой Чаттертон. Он был очень, до мелочности горд и вероятно, не имел друзей.
— А что сделал Чаттертон? Всхлипывая спросила мышка, рыданья ее стихли и глазки загорелись любопытством.
— Он отравился с голоду, мрачно произнес таракан. С голоду приходят нехорошие мысли. Он был английский поэт. Накануне его смерти хозяйка его предлагала ему тарелку щей, но он не взял. И на другое утро все было кончено.
Представьте себе такую картину: бедная комната, одно окно, сквозь которое проходят лучи восходящего солнца. Кругом пусто. Поэт лежит неподвижно. Лицо его бледно, исполнено страданья. Не для него свет, не для него радость жизни, все кончено. И эти золотистые солнечные лучи скользят по его голове, в которой таилось столько чудных мыслей, столько песен. Но его не понимали при жизни и только после смерти оценили, прославили его, а он… но не будем об этом говорить.
Прими он тарелку щей, может быть, не случилось бы того, что случилось.
Однако я заболтался! Я сейчас принесу чего ни будь поесть, а потом поговорим.
Таракан проворно вышел. Он несколько раз возвращался и убегал, пока, по его мнению, не натаскал достаточно хлебных крошек.
— Вот теперь мы и пообедаем, сказал он. Правду молвить, я сильно проголодался!
Мышка сначала конфузилась, но он так добродушно угощал ее, что она успокоилась и они вместе аппетитно покушали, а потом стали обсуждать тяжелый вопрос.
Мышка сокрушенно покачала головкой и сказала:—Ужасно жить, не переехать ли нам в новый свет? А как тяжело расставаться со старым гнездом!
— Я останусь, мне не много надо, да и жить то не долго. Но вы молоды и более требовательны к жизни. Если бы я был сильнее, то помог бы вам пробиться, но жить постоянно с мыслью, что вас замуруют или, что вы попадете в мышеловку. Ужасно! Действительно, хотя на время надо удалиться, а потом… когда…
В это время раздался сильный удар и страшный отчаянный писк. Мышка бросилась к двери. Недалеко от нее стояла мышеловка, а в ней металась мышь.
— Вот оно! Начинается. С ужасом произнесла она.
Жертвы своей алчности и неосмотрительности, философически спокойно произнес таракан.
— Да, хорошо вам так говорить, это жестоко. Эти мышеловки имеют какую-то притягательную
— Извините, на хотенье есть терпенье!
Не мышеловки виноваты, а мыши, что не имеют в себе настолько силы, чтобы противостоять соблазну. Захотелось на, сейчас подавай. А подумать, что дальше будет, на это мозги пошевелиться не желают.
— Все легонько бы доставалось.
— Да что вы напали на мышей, обиженно и раздраженно вскричала мышка. Сами-то что рассказывали про своих.
— Да, к сожалению и там тоже! Грустно сказал таракан и вздохнул.
— Вот то-то и есть! А то напали на мышей.
— Ну, не будем ссориться, мышка. Да. все это ужасно, так ужасно, что словами не выразишь. Неустойчивость, невыдержанность. А как дать это?
— А помогите им, научите: вы такой умный и такой образованный, начала мышка.
— Где мне, прервал ее таракан. Пробовал учить ве слушают.
Должно быть во мне чего-то не хватает, не умею подойти или время надо.
— Может быть после смерти.
Он понурил голову и мышке показалось, что он хотел плакать, но этого не случилось. Таракан имел силу воли и научился глубоко хоронить свое горе.
Они вернулись к начатому разговору и обсудив все стороны тяжелого настоящего положения, решили, что мышка на время покинет свою родину.
— Это, должно быть, будет очень интересное путешествие, говорила она, а старый таракан просил не забывать его и хоть изредка извещать о своей жизни.
— Мне будет очень грустно без вас, сказал он, но может быть это уже будет мое последнее горе, вы вернетесь.
— Я вам буду писать, часто писать. Если бы не грозила мне голодная смерть, разве я рассталась бы с родной стороной!
— Рано утром, пока еще спали обитатели большого дома, мышка простилась с своим другом и отправилась в путь. Таракан стоял на пороге своей щели и смотрел ей вслед.
— Берегитесь кошек! Крикнул он ей, будьте осторожна!
Мышка кивнула утвердительно головой и скоро скрылась из виду.
— Вот я и один остался, пробормотал старый таракан и направился в свою щель. Ах как скучно, тоскливо одному! Не забыла бы меня мышка. Это было б нехорошо, забывать старых друзей!
Прошло несколько времени. Однажды, когда таракан еще спал, странный шорох разбудил его. Кто-то настойчиво царапался в обои. Таракан осторожно высунул голову и спросил.
— Кто там?
Он увидел маленького, толстенького черного таракашку, который весело смотрел на него своими выпученными глазками.
— Вам письмо, сказал он: меня прислала мышь, она думает, что вам скучно и сказала мне, проведать вас:
— Сперва мне не хотелось, а потом жалко стало и я пошел.
Старый таракан прослезился.
Так она не забыла меня, старого друга. Милая мышка! Отныне будут мне письма твои единственным утешением. Он чуть не поцеловал письмо. А ты как добрался сюда, постреленок, не боялся, что тебя убьют, раздавят?
Зачем бояться, чай голова на плечах есть. Я прошел осторожно, никуда не забегал. Другие не хотели идти, а я пошел.
— Ты храбрый таракашка! Ну хорошо, хорошо; влезай сюда, покушай сахару. Устал небось!
Старый таракан впустил посланного в щелку и пока тот занялся едой, раскрыл письмо и стал читать. Вот что писала ему мышка:
— Дорогой мой друг! Как тяжело мне было покидать родные места и вас, моего бесценного
друга. Так тяжело, что я не переставая плакала всю дорогу. Пока я видела вас на пороге дома, я еще имела мужество сдерживать свое горе, но потом, когда угол печи закрыл от меня вашу щель, слезы хлынули из моих глаз. Я не буду долго описывать свое путешествие. Трудно было идти, трудно, без цели, не зная дороги и места, где остановиться. И страшно было. И время было бурное. Холодный ветер дул мне в лицо, он крутил сухие листья на дворе и сыпал на меня. Я вбежала в какую-то будку и прижалась в уголок, желая переждать непогоду. Впопыхах мне чудились зеленые яркие точки и слышалось жалобное мяуканье. Но это было воображение. Я дрожала в углу, благословляя судьбу, что была такая буря и кошки не могли спокойно ходить по двору. Но ветер утих и я побежала дальше. Опять настал день, а за ним ночь. Я потеряла счет времени. Наконец попала я в какой-то небольшой дворик; тут силы оставили меня: я не могла продолжать свой путь. Надо было передохнуть. Я нашла несколько зерен овса и поела. Кругом было тихо и эта тишина отрадно действовала на мои нервы. Как вдруг! И теперь я не могу без ужаса вспомнить ту минуту. Что-то грохнулось возле меня и два зеленых глаза замигали предо мной. Обезумев от страха, я бросилась бежать, ноги несли меня с такой быстротой, что дух захватывало и в лопатках кололо. Голова кружилась, в глазах мелькали огненные круги. Дальше я ничего не помню. Очнулась я в каком-то темном месте, должно быть со мной был обморок. Шатаясь, я тихонько побрела вдоль стенки и очутилась в теплой комнате. Наверху в углу мигал огонек. Я с облегчением вздохнула и осмотрелась. Было тихо, тепло и уютно. У стены возле шкафа сидели две мыши; старая почтенная дама и ее сын; я это узнала сразу, потому что во время разговора он называл ее: «матушка». Видно было, что они не голодали, шерстка их была блестящая, нежная, пушистая. У видя меня, старая мышь подошла ко мне с расспросами. Я рассказала ей все. Она пришла в ужас и решительно объявила, что я слишком молода для дальнейшего путешествия, что я должна остаться у нее. И я осталась, мой друг. Потом, потом, друг мой, я выхожу замуж. Сын мыши оказался очень мил, он получил основательное воспитание и надеюсь, не попадется в мышеловку. Прощайте, дорогой друг. Как поживаете? Скоро напишу».
Старый таракан долго смотрел на письмо. Ему казалось, что кругом как-то потемнело-похолодело. Нет! Не напишешь ты мне больше, миленькая мышка! Что тебе старый таракан с его отвлеченными идеями и заботами о совершенстве мира, когда у тебя явился свой собственный мирок, дорогой и близкий… хотя.. Но все равно. Да, прощай.
Тяжелый вздох вырвался из груди его. Этот вздох услышал шустрый таракашка и удивленно уставился на него своими черными глазками: он думал, что письмо произведет более радостное впечатление.
— Что это вы: воскликнул он? Я думал, вы будете рады!
— Я рад! Уныло произнес таракан, и вдруг, как молния, пронеслась в его голове мысль. В самом деле я должен быть рад. Фу, какой эгоизм.
— А все-таки.
Таракашка кончил угощаться. Ответ будет?
— Ах, да, да… Я напишу.
Через полчаса он простился с таракашкой, уносившим его письмо, в котором он свидетельствовал о своей радости по поводу счастья бывшей своей милой соседки.
— Ведь вру я, тревожно шевеля усами, говорил он сам себе, когда писал это послание, а все таки написал. Он не хотел огорчать мышку.
Долго он смотрел вслед посланному.
Предчувствие его сбылось: мышка написала раза два и замолкла. А старый таракан остался один, со своими думами, с горем и мыслями, не разделенными, но он бодрился и говорил:
— Каждому своя линия!
А. Цветинович. 1906г.