Евгений Шведер сказка о лягушке.
В большом пруду, затянутом тиною и ряскою, обсаженном плакучими ивами и белоствольными березками, жила-была лягушка. Жилось ей хорошо, весело и привольно. Лягушка была веселого характера и по целым вечерам без отдыху распевала чудные песни и очень гордилась своим талантом. «Она у нас талант», говорили соседи и надо полагать, говорили это вполне искренно, потому что заслужить лягушечью похвалу—труд не малый, всякому ведь известно, что лягушки вообще народ очень музыкальный и толк в пении знают. И так жилось лягушке в родном пруде отлично. Днем ловила она на солнышке мушек да козявок, ловко подстерегая их, притаившись на листике, а по вечерам устраивала концерты и дожила бы она спокойно так до старости, если бы не была завистлива. Дело в том, что над прудом поселился соловей. Свил он себе гнездо на одной из ив и стал по вечерам да на утренней зорьке распевать свои песни. Конечно, соловьиное пение, по мнению лягушек и пением назвать нельзя было и поэтому они даже сначала и внимания никакого на соседа не обратили, но как это ни странно, а у соловья нашлись слушатели. Все чаше и чаще к пруду по вечерам приходили люди, слушали пение, восторгались и хвалили соловья. Вот зависть и заговорила в лягушке. Как так! Столько лет она поет в этом пруде и никто не приходил ее слушать, а тут явился какой-то соловей, и его хвалят, им восторгаются! Правда, люди в пении тоже ничего не понимают, но ведь, как бы там ни было, все-таки было бы приятнее, если бы хвалили ее. Попробовала было лягушка вечером, когда по обыкновению явились вечером люди послушать соловья, выползти на берег и заквакать, но проказник мальчишка так ловко запустил в нее камнем, что она еле ноги унесла и с перепугу забилась на самое дно пруда в тину. Опечалилась лягушка, даже похудела от зависти. Думала, думала—как бы это соловья превзойти, а слушателей удивить и на себя внимание обратить и наконец решила, что соловья хвалят больше потому, что сидит он высоко на дереве, а оттуда всякое пение должно лучше слышно. Вот выбрала она иву, которая покорявее, да и давай взбираться на нее. Ползла, ползла, исцарапалась вся до крови, но все-таки добралась до верхушки и ждет слушателей. Только запел соловей, явились и слушатели. Тут лягушка откашлялась, приосанилась и заквакала. Квакает и думает: “То-то люди удивляются и восхищаются, слушая мое пение: ведь на дереве не то, что в пруде—звуки лучше и слышнее.” А слушатели сначала долго не могли сообразить, где это над их головами лягушка квакает. Наконец маленький мальчик Петя, подбежал к иве и крикнул: «Ах, ты гадость этакая! Мало что в пруде квакаешь, соловья слушать мешаешь, так ты еще на дерево забралась», да так тряхнул иву, что бедная лягушка со всего размаха шлепнулась на дорожку и разбилась до полусмерти. Уползла в пруд и больше никогда уже не пела, так как у нее от испуга пропал голос.
Умное яблочко.
(Сказка)
В большом саду висело на дереве яблочко. Было там, положим, много и яблок, и груш, и сладких черешен, но только наше яблочко было совсем особенное: гордое да самоуверенное, никого ни знать, ни слушать не хотело.
— Ой, несдобровать тебе, — начнет бывало уговаривать старая яблоня, больно ты еще молодо да зелено, а над всем смеешься, да всех глупее себя считаешь. Смотри, как бы тебя раньше сроку ветер не стряхнул да воробьи не расклевали.
А яблочко только качнется презрительно на ветке:
— Другие, мол, мне не указ. Пусть они себе висят, да качаются и ждут пока им пора созреть придет. Мне глядеть на них и ждать нечего, я и теперь совсем как зрелое.
— Ну, ну, покачала ветвями старая яблоня — посмотрю я на тебя — уж больно умна ты.
— А вот увидите, отозвалось яблоко и принялось изо всех сил тянуть соки из родной яблони и на солнышко высовываться.
И на самом деле — через недельку не больше — братья да сестры висят себе еще совсем зеленые да не зрелые, а наше яблочко словно осенью, как жар горит.
— А что, видите, каково я?
На ту пору в сад зашла маленькая девочка с мамой. Увидела она яблочко и обрадовалась:
— Ай мама, мама, посмотри, какое красивое яблочко — красное совсем, наверное, зрелое. Я сорву его, мамочка — попробую. Девочка сорвала яблочко, откусила кусочек и не могла его проглотить: носик сморщился, губки искривились.
— Фу, кислятина какая. А на вид совсем зрелое.
Мама только рассмеялась.
Евгений Шведер. 1906г.