“Волчий кут” рассказ.
1.
Во Влодавских лесах, там, где сходятся ручьи, бегущие с последних отрогов Карпатских гор, стоят два больших озера: Белое и Черное. Они отделены одно от другого узкой полоской песчаной земли, а в углу между ними чернеет шумя в непогоду, Волчий Кут (Кут —угол, логово.).
Здесь бывает страшно. Если войти в Волчий Кут даже в летний жаркий день, человека охватывает холод. Бог весть откуда появляется беспокойный -сумрачный ветер и мечется по лесу, скрипя сучьями и пригибая редкие кусты можжевельника.
И здесь нет ни птицы, ни белок, ничего живого. Под темной тенью высоких сосен всегда мрачно и безжизненно, а внизу, на бесплодной сырой земле, целым пластом лежат белые и желтые кости, чьи-то черепа.
Иногда наступить на полусгнившую кость, под ногою хрустнет сухим и каким-то жалким звуком, — и покажется вдруг, что кому-то больно стало, страх заберется в сердце и бежишь вон из мертвого леса под веселое небо.
Мальчики из Дубно боятся ходить в Волчий Кут и если заходят, то только на опушку: стоят и вглядываются в темную глубь, где белеют страшные кости, что наносили за много лет волки— единственные жители этого леса. Много душ, может быть и человечьих загубили жадные звери. Недаром но ночам здесь идет пир горой: воют скрежещут зубами и грызутся волки, раздирая добычу.
И странно: они любят Черное, а не Белое озеро. На берег Черного озера наношены груды костей, и здесь волки справляют свою вечерю. А на пушистом берегу Белого озера не видно волчих следов.
В Белом озере вода светлая, прозрачная и на песчаном дне играют быстрые рыбки, а в Черном озере вода Черная, как сталь и дна в нем, нет. Рыбаки закидывали лот, но не доставали до грунта, сколько ни притачивали веревок к лесе..
И к Черному озеру не любят ходит мальчики из Дубно. Один только Гриша, — Миронов сын, иногда ходит к Черному озеру, но на то он и “Ловчий объедок”!
2.
Случилось так: недалеко тот Волчьего Кута июльским днем, в самое пекло, жали бабы жито. Жена лесника Мирона состроила из прохладных снопов шалаш и в его тени положила маленького сына. Полежал Гришутка, посмотрел, почмокал соской и заснул.
Жнут бабы жито, отошли уже далеко, как оглядываются вдруг по стерне (по сжатому полю) мелким шажком, осторожно, пробирается старый с желтыми подпалинами волк, а в зубах у него что-то белеет. Всматриваются бабы что бы такое? —Гришу -утка!—как вскрикнет мать и пустилась наперерез волку.
Видит волк: бегут бабы с серпами, прибавил шагу, а ноши не выпускает.
Бросилась тут мать еще быстрее, подбежала к волку, замахивается на него серпом и сама не зная, зачем, кричит.
— Отдай! Отдай Гришутку!
Послушался или испугался волк, но только остановился, положил легонько на межу белый сверток и сам ударился в лес.
Подбегает мать, а Гришутка только что проснулся и зачмокал соской.
— Ах, ты глупый!—плачет от радости мать.
Прибежали бабы. Уж смеются:
– Целого не съели? Оставили на потом.
С тех пор и пошло: “Волчий объедок”.
3.
Вырос Гриша и ходит к Черному озеру, хочет увидеть того волка, который его «не доел». Говорят, можно узнать; старый волк, косматый, с желтыми подпалинами и одно ухо оторвано.
А батька Мирон говорит, что, если встретит когда, непременно застрелит волка.
— Я ему припомню!..
Но волк все не встречался.
Зимою, в морозы, волки подходят к самой деревне и иногда зарежут овцу или теленка, отбившегося от хаты.
— Это все тот «старый пес» безобразит! — сердится Мирон. Погоди, ты от меня не уйдешь.
Сидят одним зимним скрипучим вечером Мирон, его жена и Гриша. И чего-то грустно стало в хате, заметенной снегом. Медленно с таинственным шепотом догорает и печке огонь. Тихо и слышно, как приютившаяся где-то на крыше одинокая птица стонет тоненьким человечьим голосом:
— Путь-путь-путь… Путь-путь-путь… Путь-путь…
Кто собирается в путь? Кому вещая птица пророчит дальнюю жуткую дорогу?
И вдруг что-то темное мелькнуло за окном. Еще секунда и кто-то прильнул к стеклу и жадными больными глазами уставился на огонь.
Теперь, на свету, показалась старая обрюзгшая морда с отвислой губой. Над глазами — клочья густой шерсти, а с боку—маленький огрызок уха.
– Он!
Мирон вскочил с лавки, схватил со стены ружье и щелкая курками, поднял дуло прямо в волка.
— Тату! Тату.— как крикнет Гриша. — Не надо! Не надо, тату… Ему холодно.
И заплакал, хватаясь за отцовский рукав.
Дуло ружья, покачиваясь, опустилось вниз…
Волк испуганно вздрогнул, потом еще раз посмотрел на огонь больными глазами и за окном мелькнула только его тень.
Мирон с досадой повесил ружье на место.
4.
Прошло немного времени, и в канун Нового года Гриша ходил в Ракитно «со звездою». Возвращался поздно, уже показались звезды и пришлось одному идти мимо Черного озера.
Идет и дрожит… У самого Волчьего Кута остановился под старой сосной и боится или дальше. Одним глазом смотрит в лес, не идет ли “он”.
И, вот, показался «старый пес». Не спеша выбрался из лесу на дорогу и прямо к Грише.
— Оче наш, иже еси…,—перепугался Гриша. Стоит под деревом и ждет смерти.
Ох! Не пожалеет Гришу голодный волк, доест свой «объедок», который оставил тогда в июльскую пору!..
Подошел волк к самому Грише, потом отскочил на шаг назад,—вот, бросится!
Но как будто что-то вспомнил старый волк, смешно наклонил голову на бок, выставляя огрызок уха, и думает.
Тяжело думать голодному волку! Но все-таки продумал…
Осклабил белые зубы, мотнул примирительно «поленом» и рысцой покатился по дороге к Дубно. Побежит- побежит, оглянется на Гришу — «иди мол за мной»,—и катится дальше.
Гриша совсем осмелел: идет в отдалении за волком и даже нагнать старается, но волк не подпускает — бежит скорее.
Вот и хата на краю села. Задержался волк и в сторонку отошел, пропуская Гришу в ворота.
— Прощай, волк! Спасибо за проводы!
А волк еще шире осклабил блестящие зубы, помахал по-приятельски «поленом»—и повернул назад, в свои Волчий Кут.
Батька Мирон потом уже не грозился застрелить “старого пса”.
Г. Зарницын.