Сказка Алексея Липецкого “Философ и столяр”.
Когда-то очень давно жил на свете философ. Весь свой век просидел он над книгами, стараясь постичь сокровенные тайны природы. Многое было доступно ему, знал он законы движений светил небесных, знал, в каком столетии какие существовали философские школы; седая голова его была точно огромный неисчерпаемый справочник. Одного только не мог постичь философ— жизни. С каждым днем она все дальше и дальше уходила от него, он забывал, как и чем живут люди и постепенно шкафы с книгами и письменный стол заменили ему все неисчислимое богатство и красоту мира.
Философ вставал очень рано, наскоро пил чай и садился за работу. Он писал какую-то мудреную толстую книгу. Мысли одна другой грандиознее приходили в его ученую голову и одного хотелось ему тогда, чтобы кругом была мертвая тишина. Но этого как раз и не доставало. В нижнем этаже дома, в котором поселился философ, жили очень беспокойные люди. На дверях их подвальных квартир красовались различного рода вывески с изображением обуви, жестяной посуды, мебели и проч., и едва просыпалось утро, как мастеровой люд начинал свой разнообразный концерт, Визжала пила, стучали молотки, пронзительно лязгало железо—целый ад. Философ невольно прислушивался к этим звукам, раздражался и не мог работать.
Больше всего донимал его столяр.
Этот веселый мастер имел привычку петь. Раскачиваясь с утра до вечера над своим скрипучим верстаком, столяр беспрерывно напевал песню за песней. С пением лучше спорилась работа, а живущий этажом выше философ сердился. «Вот бездельник!—ворчал он, шагая из угла в угол по кабинету.—Прямой бездельник!» Наворчавшись вдоволь, философ снова садился за письменный стол, окунал перо в чернильницу, но столяр продолжал петь,—привыкшие к тишине мысли философа разбегались, как мыши; он зачеркивал написанное, снова писал и в конце концов с досадой рвал бумагу на мелкие клочки и выбрасывал за окно.
Клочки летели вниз. Подхваченные ветерком, они как раз попадали в мастерскую к веселому столяру.
«Вот бездельник живет там вверху,—подбирая и рассматривая клочки, говорил столяр.—Делать должно быть нечего, он и переводит без толку бумагу. Много их теперь развелось таких. Хотят учить народ как жить, а сами топорища сносного сделать не умеют».
Поворчав таким образом, столяр опять принимался за работу, и звонкая, веселая песня сопровождала его работу.
Так проходили дни за днями.
Однажды, когда философа не было дома, прислуга, смахивая со стен пыль, наступила обеими ногами на крышку письменного стола и проломила ее.
— Что же я теперь буду делать? На чем писать?—говорил философ, теребя свои длинные седые волосы.
— Не извольте беспокоиться, батюшка! Виновата, очень виновата я, неразумная. А только прикажите позвать столяра, он это дело мигом поправит.
И прислуга, не дожидаясь распоряжения, побежала за столяром…
— Здравствуйте!—громко сказал столяр, входя в кабинет.—Чем
могу служить?
«Знакомый голос,—подумал ученый.—Я где-то слышал его».
Столяр, переминаясь с ноги на ногу, ждал.
Это был среднего роста, худощавый, вихрастый человек в холщевом переднике и какой-то необыкновенной обуви,
«Ага! это опорки»,—вспомнил философ и подымая на лоб большие оловянные очки, сказал:
— Вот что, милый человек… к-ге… прислуга моя говорит, что ты можешь привести в порядок этот стол…
— Можем, отчего же…
— А скажи, кстати… к-ге… это ты поешь каждый день? Голос твой мне знаком…
— Балуемся малость…
— То-то, балуемся… к-ге… Бездельничаешь, должно быть, милый мой. Когда человек занять, ему не до песен. Вот я, человек труда, человек науки, не пою, а ты поешь и мне мешаешь…
— Кому как, ваша милость… а насчет того, что мы бездельничаем, зашли бы, сударь, да убедились… Ученым людям иной раз намешает кое-что посмотреть…
Столяр откланялся, а через несколько минут пришел с двумя чумазыми подмастерьями и взял стол.
Внизу опять беззаботно зазвучала песня.
День был веселый, солнечный. Над каменным колодцем двора расстилался голубой бархат неба. Где-то под крышей задорно чирикали воробьи. Посредине двора в палисаднике под чахлыми, оживающими после долгой зимы березками играли и смеялись дети.
Скучающий без своего стола, философ подошел к окну и залюбовался. Точно впервые увидел он все это: и солнце, и небо, и бледно-зеленые листочки, а больше всего его заинтересовали дети. «Какие жизнерадостные карлики,—подумал он,—Надо будет заняться изучением этого удивительного племени. Надо, надо»… и почему-то невольно вспомнил при этом веселого столяра. «Что он делает там с моим столом? И как это можно исправить сломанную крышку? В науке ничего об этом не говорится». И захотелось философу пойти в мастерскую к столяру, посмотреть на его работу.,.
— Ну, вот, я к тебе в гости. —сказал он, входя в низкий полутемный подвал и тут же споткнулся на какой-то деревянный брус,
— Осторожней, сударь. У нас тут каждый клочок пола занять. Помещение мало, а заказов много… Ну-ка, Петька!—крикнул столяр мальчишке подмастерью.—Подай их ней милости табуретку!..
Философ с безграничным удивлением смотрел вокруг. Никогда в своей жизни он не видел ничего подобного. Всюду различной величины доски, светлые, ровные, душистые, как лес весною; под ногами кудрявые золотые стружки; на стенах в особо приспособленных корытцах висели какие-то невиданные инструменты: это были рубанки, фуганки, шершебки, долота и проч. Несколько штук готовой мебели стояло в стороне, ожидая полировки. Свой письменный стол философ увидел без сукна, без крышки, с вынутыми ящиками.
— Послушай, милый человек! Что же это ты сделал?—воскликнул он, обращаясь к столяру.
Столяр улыбался. Подмастерья бросили работать и с удивлением смотрели на чудака-барина.
— Не извольте беспокоиться, ваша малость. Все будет в исправности,— сказал столяр.
— Что же это ты сам сделаешь?
— И это ты сделал?—спросил философ, указывая на мебель.
— А ведро это кем сделано? Тоже тобой?
— Нет, это жестяником.
— А печка?
— Печником.
— Вот оно что. Значит, каждая вещь кем-нибудь да сделана. Признаться, это мне не приходило в голову… а скажи, не скучно это всю жить делать одни и те же вещи?
— Скучно, сударь, без дела сидеть, а работать никогда не скучно. От работы живем. А взгрустнется—песню затянем да на детишек по глядим. У меня их, вон, трое…
— Так это твои дети на дворе играют?
Задумался философ, а когда вернулся домой, пошире распахнул окно и с удовольствием слушал песню, которую распевал внизу неунывающий столяр.
Алексей Липецкий.