Басня в прозе “В перелеске”
Басня в прозе “В перелеске”
Разбухли почки на деревьях и кустах в лесу и в мелком перелеске. Прошло два-три дня, —лопнули почки, и выглянули из них весело яркие листочки; зазеленела на лужайках, среди деревьев и кустов, молодая травка. Всем улыбнулась красная весна и травка, и полевые цветы, и лес весел. Утро ясное, светлое утро; тихо в перелеске. Но что это?!
Вон там, под зеленой травой, вблизи белой березы, шевелится земля, — кто-то подрывает ее, разбрасывает в стороны; две-три минуты и из земли выползла, чуть-чуть шевеля оранжевыми, чешуйчатыми передними лапками, лесная черепаха в серо-буром панцире с оранжево-желтыми пятнами.
Черепаха вытянула короткую шею из-под твердого щита, высоко приподнятого на середине в виде разноцветной пуговки, —она только что проснулась от долгого зимнего сна. Теплы лучи весеннего солнца, приятен воздух, —как хорошо, чудно-хорошо тут! Куда же двигаться, зачем? Сильного аппетита еще нет у черепахи после спячки—и много ли ей надо: довольно маленькой нежной ветки с маленького куста—вон он на сажень от неё; но черепаха любит покой и тепло больше всего—и она нежится, щурится, почти совсем опустив верхние веки и еле шевеля нижние веки (У черепах глаз снабжен тремя веками, из которых нижняя самая подвижная.), зорко всматривается маленькими чечевицеобразными глазками вдаль… Господи, сколько свету, яркого свету!
Вон на полянке вьются, резвятся мотыльки—хорошо бы добраться до них, но это так далеко-далеко, стоит ли тащиться туда— устанешь, да они и летают высоко,—пускай прилетят сюда, и один-другой опустится отдохнуть прямо на мясистый язык черепахи, присядет на его мягкие бородавки, —открыть ей рот уже нетрудно, —тогда почему же не полакомиться и мотыльком! А мотыльки весело толпятся, водят себе хороводы, — точно манят, точно дразнят черепаху,—блестят и искрятся в ярких солнечных лучах,—любо им, нет им и горя, что враги их близко, —до того ли? Ведь и живут-то они день один и некогда им знать ни врагов, ни друзей: проснулось утро—проснулся на радость и мотылек; пришел вечер—и нет мотылька!.. Вдруг из-за березы, шумно жужжа, вылетела муха; за ней гналась, шелестя травой, юркнув из седого моха, зеленая ящерица. Муха растерянно металась из стороны в сторону, то опускаясь в траву, то поднимаясь над травой, —ящерица проворно поспешав за ней,—вот-вот конец мухе, ящерица проглотит ее. Муха сделала последнее усилие, увернулась, взмахнула крылышками и опустилась на бугорчатый щит черепахи и присела на цветную пуговку его, ящерица столкнулась с черепахой; они зорко посмотрели друг на друга.
Черепаха не двинулась с места, ящерица, не думая долго, прыгнула на горбатую спину черепахи; муха спорхнула, тяжело дыша; ящерица взглянула направо, а от туда из камней юркнула серая ящерица — миг один и эта забралась уже на щит к черепахе,—ящерицы встретились, оглядели друг друга с головы до хвоста: похожи, значит, сродни, хотя и разные чешуйчатые шкурки; ящерицы высунули липкие, раздвоенные языки, зашипели, глаза заискрились и без слов говорят: «прочь отсюда, мое тут место, я наряднее и лучше тебя! Я наряднее и лучше… я зеленая… у меня голубая лента на шее с розовою!». Серая ящерица вильнула хвостом, задела случайно зеленую, и зеленая свалилась на бок; серая прошлась по спине черепахи и точно улыбнулась глазами, глядя на зеленую, которая тяжело пыхтела и шипела тихо: «злая-злая, склюй тебя коршун!..» — “Что- о-о, моя взяла!” Черепаха зашевелилась, потянувшись под ласковыми солнечными лучами, и серая ящерица упала к зеленой. Та бросилась на нее, серая отбежала к голове черепахи; черепаха втянула шею в круглый щит и чуть-чуть смотрела в глазные щелки, как ящерицы, съежившись, поднимали головы друг против друга: «что они делят? Что им надо?
Воздух для всех кругом сладок и тепел, трава зелена».—По глупости!.. По глупости!—Насмешливо щекоталась белой березы сорока. Хоровод мотыльков перелетел под березу, и один бойкий мотылек, опустившись низко-низко к желтому цветку, игриво вился,—черепаха зашевелилась, тяжело двинулась, —ящерицы бросились к мотыльку, забыли свои счеты. Мотылек вился над ящерицами и как будто шептал им: «ну, вы ловкие, поиграем, ловите меня!..» Ящерицы вытягивались, прыгали друг перед другом— приползла и черепаха. Мотылек вьется над спиной черепахи. Прыгнули снова ящерицы на пестрый щит, а мотылек выше-выше; ящерицы снова упали вниз и попали под передние лапки черепахи. Мал мотылек, а, поди ты, не дается в рот большой черепахе, не хочет сесть и на длинные языки двух юрких ящериц. И ему жить хочется, хотя бы и один день… — «Глупые, глупые!—щекотала сорока, —с мотыльком не справитесь—так вот с вами справится собака, вон она близко!».
Но юркая сорока видела охотничью собаку, но не видела охотника. Собака набежала на черепаху в ту минуту, когда она чуть-чуть не словила усталого мотылька. — «Гав — что за урод!» гавкнула она. У род втянул голову в щит, ящерицы змейками черкнули,—одна в ближние камни, другая подальше в траву… Сорока насмешливо защекотала. — Паф!—грянул выстрел, всплыло облачко дыма в воздухе; сорока взлетела вверх над деревом,— но виснет её правое крыло, пахнет паленым, она опускается трусливо на старый дуб, вертит растерянно шеей, подвертывает голову под крыло: слава Богу, не убита, только сломано несколько перьев, и это все по чужой глупости. Зазевалась и чуть было не потеряла голову. Глупости других смешны, а своя глупость опасна!
* * *
Басня эта, надеюсь, понятна и проста, но все-таки пояснить ее не мешает: ссора не доведет до добра, сила в дружбе, а не в обиде и над сильным есть кто-нибудь другой сильнее его.
(Н. Несмелов. 1892 г.)